Аланская царская династия в Нартиаде

11 марта 2019 История [версия для печати] [читать комментарии] [размер шрифта: a- | А+] [1243 просмотра]

Когда заходит речь о Нартиаде, мы всякий раз в первую очередь представляем себе нечто значительное по своему масштабу и при этом исполненное героики, что вполне закономерно. Действительно, прилагательное «эпический» обычно подразумевает не только величие и мощь, но также и доходящие до безрассудства храбрость и отвагу, удаль и молодечество. Именно в таком героическом свете предстают перед нами и самые видные богатыри нартовской эпопеи, такие как Батрадз, Сослан, Урузмаг и ряд других. Стоит обратиться к сохранившимся (и уже не раз публиковавшимся) записям нартовской эпопеи, чтобы убедиться в том, что в осетинских эпических сказаниях – кадагах – они оказываются неудержимы в своей любви к сопряженным со смертельной опасностью походам за добычей в неизведанные земли, готовыми бросить вызов не только превосходящим их силам великанам, но и грозным небожителям.
Так вслед за героикой в поле нашего зрения попадает мифологическая составляющая эпического мира, населенного различного рода чудовищами, такими, например, как семиголовые великаны, обитающие в стране за семью горами. А попасть в эту чудесную можно только через небольшое отверстие, открывающееся когда, лишь на краткий миг, расходятся в стороны две скалы, преграждающие туда путь. Обживая это мифологическое пространство нарты открывают для себя и дорогу на небеса в кузню к небесному кузнецу Курдалагону, закалившему в своем горне Батрадза. Другой славный нарт, Сослан, исполняя желание своей невесты, отправляется в загробный мир, владыка которого Барастыр, не только не препятствует ему, но позволяет благополучно покинуть «мир теней» с листьями чудесного дерева Аза, ради которых он и предпринял это отчаянное предприятие. В этом мифологическом локусе обитают также и карлики (быцентæ), дочь которых берет в жены известный нартовский волокита Хамыц, чтобы затем носить ее в образе лягушки на нартовские пиры. Хотя подобное поведение и считается предосудительным, в целом в нем нет ничего удивительного, поскольку нарты прекрасно понимают язык животных и птиц, так что в роли посредника между ними и Всевышним оказывается ласточка, призывающая их одуматься, когда они стоят на пороге своей неминуемой гибели.
Следует заметить, что подобный взгляд на эпическую традицию, верный в своей основе, все же не может считаться исчерпывающим, поскольку он оставляет за скобками другой не менее важный аспект нартовской эпопеи – исторический. Было бы ошибкой думать, что он не принимается в расчет исследователями. Любой, кто интересовался исследованиями эпопеи, знает, благодаря трудам Ж. Дюмезиля, что за образом Шатаны – мудрой и терпеливой супруги предводителя нартов Урузмага, имя которой давно стало нарицательным и используется в традиционном осетинском быту как собирательный образ радушной и гостеприимной хозяйки, может быть опознана аланская принцесса Сатеник. Именно под таким именем она участвует в событиях V в. н. э., описанных армянским летописцем Мовсесом Хоренаци.
Все же пока историзму эпопеи отводится значение, гораздо меньшее по сравнению с тем, которого он на самом деле заслуживает. Со всей очевидностью это обстоятельство обнаружило себе не так давно, в конце прошлого века, когда в изучении Нартиады произошло событие, которое позволяет взглянуть на него по-новому, представляя известных и прежде исторических прототипов эпических героев не разрозненно, а сводя их воедино, как представителей одного царствующего дома. Подобная перемена в подходе к исторической составляющей эпопеи стала возможна после того, как в научный оборот были введения сведения грузинской средневековой хроники, описывающей события из истории овсов второй половины XII века н. э. Каково основное содержание этого свидетельства и какие выводы следуют из него для изучения Нартиады, станет главным предметом предлагаемого рассказа. Особую остроту этот аспект приобретает в связи с тем, что от его толкования напрямую зависит представление об уровне развития эпопеи, что, в конечном счете, позволяет решить достигла ли она в своем развитии государственного этапа, или же остановилось на военно-демократическом, включая в себя описание особенностей родоплеменного и дружинного быта. Будет также сделана попытка выявить в эпопее образы, за фольклорным обликом которых скрываются деятели аланской средневековой истории.

Свидетельство средневековой хроники

Как уже было сказано, сегодня исследователи получили в свое распоряжение историческое свидетельство, вынуждающие поставить под сомнение общепринятую трактовку стадиальности. Веским основанием для ее пересмотра могут быть сведения так называемого «Хронографа» (груз. «Жамтаагмцерели»), или «Столетней летописи» XIV века, содержащей упоминание эпизода из истории осетин. Так, в числе прочего, летопись повествует о переселении большой группы осетинских феодалов со своими военными дружинами в Карталинию в начале 60-х годов XIII века. Это переселение явилось следствием ожесточенных войн между Золотой Ордой, владевшей Северным Кавказом, и Синей Ордой, или ильханами, в состав которой входил Южный Кавказ. Особую ценность представляет упоминание о бегстве в Грузию аланской царицы с двумя малолетними сыновьями – Пареджаном и Багатаром. Ю. С. Гаглойти, первым разобравший этот пассаж, обратил внимание на упоминаемую в хронике идентичность правящего рода нартов и царствующей фамилии Осетии XIII века. Действительно, в сообщение содержится указание на то, что эта династия носила фамильное имя Ахсартаггата, в грузинской передаче Ахсартагиани. Таким образом, не остается сомнений в том, что аланская царствующая династия вела свое происхождение от нартовского рода Ахсартаггата.
Следует также заметить, что согласно исследованиям Ю. С. Гаглойти, воинский род Ахсартаггата известен практически во всех национальных версиях нартского эпоса. Он справедливо замечает, что в карачаево-балкарской версии, обнаруживающей согласно наблюдениям наибольшую близость к осетинским в силу аланского субстрата, этот род представлен под именем Схуртуковых. В литературной обработке кабардинских сказаний упоминаются «чужеземные нарты» – братья Шоген и Хамиш Ахснартуко, именуемые также «сыновьями и потомками Ахснарта». В ингушских же сказаниях имя Орстхой-Орхустой является синонимом нартов, также убедительно сопоставимым с родом Ахсартаггата. Более того, он справедливо указывает на то, что имя нарт-орстхойцев неотделимо от этнонима орстхойцев – карабуклаки, одного из вайнахских родов, насчитывающем примерно 13-14 поколений и сохранявших до недавнего времени свою этническую индивидуальность, в которых ученый предлагает видеть группу алан, растворившихся в вайнахском окружении. Приведенные сведения указывают на то, что предлагаемый подход к решению проблемы стадиальности нартовской эпопеи, в основе которого совпадение эпического рода Ахсартаггата и исторической аланской династии, должен носить универсальный характер, в равной степени принимающий в расчет все национальные версии и одинаково значимый для них.
В свете сказанного представляется возможным ставить вопрос о том, что в своем развитии нартский эпос все-таки достиг государственного этапа. В этом случае эпопея обретает иное смысловое ядро, обеспечивавшее ей внутреннее единство, утраченное вместе с потерей государственности. Тем самым, удалось бы перейти от разрозненного и фрагментарного рассмотрения эпопеи к ее целостному прочтению. При этом для верного понимания предполагаемой историко-культурной ситуации следует отказаться от эволюционизма как представления о поступательном и однолинейном развитии исторического процесса. Осетинский исторический путь, как уже надежно установлено, содержит «откат» назад, связанный с имевшей место в Средние века утратой государственных институтов, приведшей к «архаизации» историко-культурных параметров жизни социума. Первым к подобному выводу пришел видный историк З. Н. Ванеев, позднее его идея была поддержана и развита его коллегами. Это сочетание в историко-культурной традиции осетин архаических элементов и развитых средневековых категорий и элементов следует, по-видимому, считать ее важнейшей типологической особенностью.
Если выдвинутое предположение действительно имеет под собой серьезные основания, то в эпосе должны оставаться следы исторического средневекового правителя, то есть аланского феодального царя, происходящего из династии Ахсартаггата и олицетворяющего собой государственный этап в развитии Нартиады. В выявлении этого образа и будет заключаться главная цель настоящей статьи. При этом в центре внимания будет эпическая адаптация этого предполагаемого исторического персонажа, условия и механизм ее протекания, а также ее локализация в пространстве и времени. Знаменательно, что персонаж, который бы мог претендовать на роль фольклорного прототипа такого исторического деятеля, в эпосе, действительно, представлен, это – нарт Čelæxsærtæg. Однако историческая подоплека этого эпического персонажа не является самоочевидной и потому ее выявление неизбежно потребует преодоления серьезных препятствий различного свойства.

Феодальный правитель

Образ Хизова сына нарта Челахсартага давно попал в поле зрения исследователей. Центральным для него является эпический сюжет «Об осаде крепости Хиз и женитьбе Сослана». Он – отец красавицы Бедухи, к которой настойчиво сватается один из славных нартов, Сослан, готовый любой ценой добиваться ее благосклонности.

«Пир нартов». Худ. М. С. Туганов

В этой связи заслуживает упоминания знаменитая картина М. С. Туганова «Пир нартов», сюжет которой воспроизводит кульминационный момент эпического сказания о танцевальном поединке между Сосланом и Челахсартагом. Согласно условиям состязания, в случае победы Сослан получает в жены дочь Челахсартага – девушку необычайной красоты, руки которой безуспешно добивались самые именитые нарты. На картине изображен триумф Сослана, танец которого оказался безупречным: за его спиной стоит Шатана с почетным кубком, предназначенным победителю, на переднем плане изображена группа музыкантов, исполняющих, как представляется, подобающий в подобном случае гимн «Айс æй, аназ æй, ахуыпп æй кæ, айс æй, аназ æй! / Прими (чашу), испей (из нее), все до последней капли!». Ликующие нарты, бывшие на стороне Сослана, поддерживают исполнение гимна во славу победителя ритмичными хлопками в ладоши. Справа от Сослана, опираясь на посох, стоит, понурив голову, Челахсартаг, вынужденный признать свое поражение и отдать свою дочь в жены Сослану.
Нельзя, однако, не упомянуть и того, что эпический Čelæxsærtæg наделяется отрицательными чертами, противоречащими воинскому идеалу, которые предлагается объяснять свойствами его характера. Все же, несмотря на нелесную характеристику, он мог бы стать эпическим воплощением исторического правителя, поскольку в пользу этого выбора есть достаточно оснований, которые надлежит рассмотреть.
Для понимания присущей этому образу противоречивости было предложено исходить из его эволюции от доблестного воинского рода Ахсартаггата к роду трусливых богачей Бората. Напомню, что в рамках теории Ж. Дюмезиля в нартском эпосе имеет место борьба между тремя фамилиями, воспроизводящими известное сословно-кастовое деление индоиранского общества на жрецов/мудрых, воинов/смелых и общинников/богатых. В этой связи Ю. А. Дзиццойты пишет: «Обратим внимание на поведение Челахсартага, позорно бежавшего от столкновения с Сосланом и укрывшегося в своей неприступной крепости. Он боится даже спуститься взглянуть на труп своего врага. Одним словом, перед нами трус с эпитетами героя». Откуда следует вывод, что его конфликт с Сосланом должен быть интерпретирован как «Сильные против Богатых». Ему представляется, что нартовский эпос не усвоил деление на социальные ступени, соответствующие сословному устройству феодального общества. Все феодалы приравнивались к членам касты богатых земледельцев и скотоводов. Его имя стало нарицательным, поскольку во всех крепостях и твердынях, реально существовавших или не существовавших, оказывается именно он. Как видим развитие образа рассматривается в плоскости синхронии как движение внутри социума по горизонтали из одного нартовского рода к другому. Между тем возможен и другой взгляд на эволюцию образа, когда развитие будет проходить в плоскости диахронии как своего рода деградация социального статуса по вертикали.
Исходя из данных эпоса, систематизированных исследователями, можно сделать вывод, что он, безусловно, занимает в нартовском обществе высокое социальное положение. Наиболее подробно с лингвистической точки зрения этот образ был не так давно разобран Ю. А. Дзиццойты, сделавшим ряд ценных заключений. Так согласно некоторым сказаниям ему отводится роль предводителя нартов – narty ældar. Вместе с тем, его можно надежно связать с династией Ахсартаггата, поскольку в различных вариантах его имени – Čelæxsærtæg, Čelæxsar, Čelæxsærtan, Čelæxsan, Čilæxsærton, Gelæxsærtæg, Gelæxsærton, Jelæxsærdton, Telæxsæn – уверенно распознается корень æxsar. В первой части, Čel-, Ю. А. Дзиццойты предлагает, вслед за Х. Бейли, видеть древнеиранское *čarya- ‘воинственный’. Сюда же примыкают и другие характерные для него эпитеты: xæston ‘боевитый’, ævzyğd ‘проворный, смелый’, saq ‘бравый’, sgwyxt ‘прославленный’ также вполне приличествующие царю. К тому же, как и подобает феодальному правителю, он занимает обособленное положение, став родоначальником новой нартовской фамилией Čelæxsaratæ, Čelæxsækkatæ. Вместе с тем, что немаловажно, согласно данным эпопеи он является хозяином Хизской крепости. Отсюда помимо собственного имени у нашего героя есть еще и прозвище – Хyzy fyrt ‘Хизов сын’. Приведенное прозвище также следует считать весьма информативным, поскольку оно позволяет осуществить его географическую и историческую привязку, ясно указывающую на месторасположение резиденции средневековых аланских царей.
Вместе с тем, следует сделать оговорку, что указанное фонетическое схождение его имени с родом Ахсартаггата не является абсолютно точным. В качестве исходного можно, скорее всего, предполагать имя младшего из сыновей-близнецов старшего из нартов, Уархага – Ахсартага, которое стало патронимом всего воинского рода. В результате стало бы возможным разделение рассматриваемого имени на три части. В первой части уже упоминавшееся Čel- ‘воинственный’, тогда как третьим элементом мог бы быть один из двух излюбленных осетинских суффиксов -æg или -on / -an. Однако значительная вариативность корня этого трехсоставного имени, его фонетическая «размытость», указывает, вероятно, на его вторичный характер. Нельзя не отметить и его смысловой неопределенности: «бравый Ахсартаг»? Весьма продуктивным в этом отношении оказывается обращение к национальным версиям Нартиады, где этот персонаж также представлен.
Примечательно, что в адыгском эпосе он также является владельцем крепости, носящей его имя – «крепость Джилахстана». Его имя также имеет ряд вариантов: Чилахстан, Челахстен, Джилахстан, Чэлэхъсэт, Чэлэсхъэт, Лъэхъстэн, Келэхъстэн, Келэс Хъэртэн. Вместе с тем, как отмечает Ю. А. Дзиццойты, и по происхождению и функционально с этим именем связано карачаевское Гиляхсыртан – имя хозяина Чуанской крепости. Изучая происхождение этого антропонима, в качестве одной из возможных версий Х. М. Акбаев предлагает видеть в его основе корень тархан «правитель». Примечательно, что в карачаево-балкарской версии он также наделяется отрицательными чертами, поскольку нередко его имя употребляется с постоянным эпитетом «ачы тилли Гиляс-тархан», т. е. «злоязычный Гиляс-тархан». Вот почему одним из возможных толкований этого сложного имени Х. М. Акбаев считает следующее: Гилли «злоязычный» + яс «ясский» + тархан «правитель», т. е. «злоязычный асский тархан», когда эпитет раскрывает внутреннюю семантику собственного имени.
В результате можно предполагать имевшую место контаминацию двух имен: Ахсартаг(н) и Астархан. Решающую роль при этом следует отвести не фонетике, которая, безусловно, способствовала их контаминации, но семантике, поскольку в этом случае удавалось решить ключевую для правящей династии социально-историческую задачу – обеспечить ее связь с мифологической эпохой. В поддержку подобного предположения можно не только сослаться на то, что в осетинской традиции до недавнего времени бытовало мужское собственное имя Астархан, но также и на данные самой эпопеи. Уже было обращено внимание на имя известного в эпосе второстепенного персонажа, состоящее из парного сочетания, Уархаг и Тархаг [9, 82]. Оно было возведено к скифской эпохе, когда Уархаг трактуется как эпитет родоначальника скифов Таргитая. Между тем, будучи иранским по своему происхождению, то есть исконным, и безупречно возводимым к скифскому *tarxān ‘судья’ оно вполне могло быть сопряжено с известным историческим собственным именем хазарских правителей Tarxan в значении ‘привилегированное лицо’, ‘господин’. Для вторичной адаптации в аланской среде оно и получает эпитет Ас-, указывающий на его этническую привязку, то есть «асский». Образуемая им пара с именем Уархага, позволяет соотнести его с мифологической династией Ахсартаггата, основоположник которой, Ахсартаг, является одним из сыновей-близнецов Уархага. С этой точки зрения образ мифологического царя можно достаточно надежно видеть в Уархаге, которому сам эпос отводит роль вождя нартов – Нарты хистæр. А историческим царем можно считать нелюбимого нартами Челахсартага, называемого Нарты æлдар.
Следующим шагом могла бы стать идентификация исторического праобраза эпического героя. Представляется весьма вероятным, что за образом эпического Челахсартага, владельца Хизской крепости, скрывается известный исторический царь овсов, Худдан. Важнейшим аргументом в пользу подобного отождествления, помимо его географической привязки, может стать имя дочери Челахсартага – Бедуха. Не претендуя на лавры первооткрывателя, замечу, что это имя без каких-либо натяжек может трактоваться как неизбежное для устной традиции просторечное искажение имени дочери царя Худдана – Бурдухан, бывшей, согласно историческим свидетельствам, матерью грузинской царицы Тамар. Примечательно, что осетинская традиция удержала это женское имя, хотя и в редуцированной форме, поскольку имела место утрата начального слога, трактовавшегося, по-видимому, в качестве эпитета: прилагательное бур в осетинском значит ‘желтый’. Еще недавно было известно женское имя Духан, с ударением на последнем слоге.

Царь Худдан и его дочь Бурдухан (З. И. Чичинадзе. История Осетии по грузинским источникам, Тифлис, 1915г.)

Так благодаря дочери Челахсартага эпический сюжет о сватовстве Сослана получает надежную хронологическую привязку, поскольку историческая Бурдухан была женой грузинского царя Георгия III (1156-1184). В свете предложенной версии, эпический царь Челахасартаг отказывается выдавать ее за одного из нартов, то есть одного из своих, по той причине, что рассчитывает с ее помощью заключить внешнеполитический брак, чтобы укрепить свои позиции на международной арене. Против подобного династического брака и выступают нарты, поскольку он ведет к усилению центральной власти не только на внешне политическом уровне, но также и внутриполитическом, препятствуя феодальной раздробленности.

Заключение

Следует предполагать, что с точки зрения социально-исторической эпос мог использоваться как средство легитимизации аланской правящей, то есть исторической, династии на власть, которая, таким образом, обеспечивала ей преемственную связь с мифологической эпохой, давая ей необходимое идеологическое обоснование господствующего положения в обществе. Эпической фигурой, совместившей в своем образе мифологического и исторического царя, следует считать нарта Челахсартага. С одной стороны в его имени распознается связь с родоначальником воинского рода Ахсартага, представляющего мифологическую эпоху. С другой стороны, он носит титул исторического средневекового правителя Алании – Ас-Тархана. Благодаря имени его дочери (Бедуха), которое может рассматриваться как просторечный вариант имени Бурдухан, он может быть надежно отождествлен с аланским царем Худданом.
Поскольку за фольклорной завесой уверенно распознаются исторические персонажи из аланской правящей династии, Нартиада также представляет собой своего рода «Книгу царей», что позволяет ставить ее в один ряд с персидским эпосом «Шах-наме». Примечательно, что сопоставление с персидской традицией находит поддержку и в обозначении самого эпического жанра. Персидское существительное наме происходит от того же самого корня, что и осетинское ном, но только не в привычном значении ‘имя’, а в менее распространенном, но столь же несомненном значении – ‘слава’. Так в одном из стихотворений Коста Хетагурова встречаем весьма примечательную для рассматриваемой темы фразу: «… Дæ номыл, дæ кадыл // Нæ барын мæхи, / По мне ль твоя слава // И гордая честь?». Здесь в качестве синонима к существительному ном, используется кад ‘слава’, от которого и производно наименование сказаний в осетинcкой традиции – кадæг. Следует признать, что в результате две иранские эпические традиции обрели перспективу для дальнейших сопоставлений.
В конечном же счете, следует полагать, что, следуя обозначенным путем, удастся идентифицировать и других потомков династии Ахсартаггата, представленных в нартовской эпопее, восстанавливая содержание во многом позабытого и потому пока еще малоизученного исторического/государственного этапа ее развития.
Т. К. Салбиев

Источник - АЛАНИЯинформ.

Уважаемый посетитель, Вы зашли на сайт как незарегистрированный пользователь.
Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо войти на сайт под своим именем.

Комментарии (0)